Тайна казачьего обоза - Страница 21

К оглавлению

— Ну?

— У меня нет таких денег, — повторил Клим.

— Возьми ссуду в банке. Кстати, у меня есть один знакомый банкир.

— Я напишу заявление в суд! — у Клима получилось неуклюже и вяло.

— Пиши, — посоветовал Федя. — Не забудь упомянуть в нём, как чуть не разорил мою фирму.

— Я напишу заявление в суд! — уже более уверенно, словно молитву, произнёс Клим. — Будет справедливое расследование.

— Значит, о справедливости не задумывался, когда просирал мои деньги; а как ответ держать — вспомнил. Ну, что за люди?!

Немного придя в себя, Клим заговорил увереннее.

— У меня в Москве серьёзные покровители, если они узнают… вам… — Клим замешкался, думая, говорить или нет, нерешительно закончил, — вам очень не поздоровится.

— Да ты что! — делая незначительные паузы между словами, произнёс Федя, откинулся на спинку кресла, скрестил пальцы на груди. — Угрожаешь?

— Нет… то есть… да!.. — выкрикнул Клим, словно выплюнул ненужные, мешающие говорить слова-крошки.

Федя расцепил пальцы, указал рукой на окно.

— Москва, она далеко. Забыл? Не-е-е-ет!.. А мы в Якутске. Но законы и там, и тут одинаковы: просохатил бабло, верни.

— Н-н-нет! — тонко пискнул Клим, полез в карман, вынул мобильный телефон. — Я позвоню друзьям, покровителям…

В кабинете раздался ироничный смех.

Клим озадаченно посмотрел на хозяина кабинета. Он откровенно смеялся на его словами, утирая набегающие на глаза слёзы. Ничего не понимая, Клим застыл в нерешительности, держа в руке телефон.

— Да ты, Климушка, свет наш Ефремович, звони, звони ты уже! Не тяни кота за хвост! — сдерживаясь, чтобы не лопнуть от смеха, сказал Фёдор Витальевич. — Звони скорее! Но запомни одно: в Москве сейчас раннее утро, люди твои, покровители, то есть, ещё спят, видят сладкие сны. Спят дома, или у любовниц, обнимая горячие молодые тела. Думаешь, они с большой охотой оторвутся от… — здесь Федя произнёс нечто непривычное с точки зрения воспитанного человека, но в связи с возникшей ситуацией, вполне приемлемую идиому. — Поверь моему опыту, не такая уж ты великая шишка, для того, чтобы спасти тебя к берегам города Якутска Америка и госдеп не направят свой какой-то там по счёту военно-морской флот.

Фёдор Витальевич остановился, глядя на произведённый им эффект.

— Я поступлю проще. Обращусь к своим друзьям из ОПГ.

Из горла Клима вырвался удушающий хрип.

— Из организованной преступной группировки?

Федя скривился.

— У! зачем так грубо!

Прошёлся по кабинету по диагонали, не сводя глаз с посетителя.

— Мы, Климушка Ефремович, даже здесь, на крайнем севере, не дикари, чай, живём как-никак в двадцать первом веке. Или забыл, или от бабла, у меня скоммунизденного, потерялся во времени? — сказал Федя. — Все без исключения вопросы решаются в правовом ключе. Согласен?

Клим облизал пересохшие губы:

— Бе-бе-бе…

Фёдор скривился.

— Что ты как овца, блин, бекаешь! Зассал, подлец?

Клим, наконец, произнёс заикаясь:

— Бе-бе-безус-словно, Фёдор Витальевич.

Федя снова скрестил руки на груди.

— Ergo, я тоже не буду нарушать установленных правовых норм. А «ОПГ», к твоему сведению, это общественно-патриотическая группа. Она создана моим лучшим другом, Витей Рябым. Ой, прости, Климушка, прости Ефремович, Виктором Викторовичем Рябцевым. Он и название ей придумал, проникнись, лично сам — «Преступление и наказание». Ничего не напоминает? Ассоциации есть?

Клим кивнул согласно, затравленно глядя на Фёдора Витальевича.

— Да ты расслабься, — предложил ему хозяин кабинета. — Расслабься, Климушка Свет-Ефремович! Давай придём к общему знаменателю: или оглашаешь методы возврата денег, или я звоню Рябому, ой, прости, дорогуша, Виктору Викторовичу.

«Предстанут ли моей памяти мои дурные дела — и найдёт на мою душу жгучая тоска позднего раскаяния?»

Гостиничный комплекс «Золотая Якутия». Якутск. 23 мая 2014 г.

В отличие от пафосного «Мраморного», безвкусного «Эллинского» или претенциозного «Охотничьего» залов, «Белый» зал подкупал абсолютной простотой и строгой аскезой в дизайне и оформлении.

Несмотря на название, в декоре и интерьере присутствовали помимо белого и другие тона.

Молочно-белый лепной карниз по периметру потолка, белые под мрамор с тёмными прожилками стены.

К столикам, расположенным у стен вели бежевые ступени подиума; белые льняные скатерти и ослепительно-белые салфетки на столах, на стульях — чехлы слоновой кости; столики разделяли мобильные перегородки, обитые кремовой кожей; на стенах светильники со светло-фисташковыми абажурами, распространяющими вокруг себя приглушённый, не раздражающий глаза мягкий свет. Высокие окна скрывала бирюзовая органза и полосатые, молочные с кремовым портьеры.

Сцена, где выступали музыканты, тонула в соломенных полутонах, и от зала её отделял плотный тяжёлый, цвета спелой пшеницы занавес.

Свободное пространство пола посредине зала, где под ретро-мелодии любили танцевать посетители ресторана, застелено дубовым паркетом природного цвета.

С потолка свисала плоская люстра с плетёным плафоном из искусственной светло-коричневой соломки.

Больше в интерьере не было ничего: ни фальш-колонн под античность, ни картин а-ля Ренессанс, ни прочей архитектурной мелочи.

Импонировал ещё один маленький фактор — в «Белом» зале категорически не проводили банкеты-фуршеты и не справляли свадьбы; обходились без вычурной суеты, кражи туфельки невесты и пошловатеньких игр. Поэтому и горожане, и постояльцы гостиницы с удовольствием проводили в нём время.